Мы постоянно слышим: избегайте стрессов. Я готов допустить, что тех, для кого психологически оптимален уход от стрессов, явное большинство, но есть и другие люди.
В юности я увлекался творчеством Джека Лондона. И сейчас это мой любимый писатель. Вот какую историю из его жизни до сих пор (по прошествии целого столетия!) рассказывают на Аляске. В верховьях Юкона есть порог, который называют Белая Лошадь. Преодолеть его на лодке весьма сложно, и до приезда на Юкон Джека Лондона никто на это не решался. Еще издали услышав страшный шум воды, путешественники причаливали к берегу и волоком перетаскивали лодки и груз вниз по течению, минуя бешено мчащийся поток.
Джек решил рискнуть и первым прошел это страшное место в лодке с грузом. После этого он в качестве лоцмана успешно преодолевал его еще 120 раз!
На пути от океана в золотоносный бассейн Юкона надо было преодолеть крутой Чилкутский перевал. Канадские власти во избежание дефицита продовольствия требовали, чтобы все отправляющиеся на Юкон имели с собой по 350 кг продуктов на человека. Многие повернули назад, другие нанимали лошадей под вьюк. Но кони гибли, не в силах преодолеть перевал. Выдерживали лишь местные индейцы-носильщики.
У Джека Лондона не было денег, чтобы нанять лошадей или носильщиков. Он стал приглядываться, как индейцы распределяют груз, как идут с ним, как чередуют труд и отдых. Кончилось это тем, что хрупкий на вид парнишка стал обгонять на тягунах профессиональных носильщиков.
Увы, жизнь американского писателя закончилась трагически: он застрелился, когда ему было всего 38 лет. И одной из причин этого печального события стало его пристрастие к алкоголю.
Другой американский писатель Аптон Синклер, ровесник Лондона, живший на Аляске в одно время с ним, за всю свою жизнь выпил всего две столовые ложки виски (и то в строго лечебных целях), не употреблял ни чая, ни кофе, стал лет в 30 голодарем и вегетарианцем и умер аж в 90, продолжая и после 80 лет активно работать в литературе.
А ведь, кроме разницы в питье, первые 30 лет жизни Синклера и Лондона очень похожи — у обоих было бедное детство, оба вынуждены были с ранних лет зарабатывать на жизнь, оба пережили золотую лихорадку на Аляске, а потом было литературное творчество, вступление в Американскую социалистическую рабочую партию, участие в забастовках, демонстрациях, отсидки за решеткой.
Но наряду с различным отношением к питью и еде различен был и их подход к проблемам будущего Америки. Лондон был сторонником пролетарской революции, а Синклер — мирной эволюции к социализму путем реформ. И не исключено, что именно по этой причине сочинения Аптона Синклера после 1930 года у нас не издавались.
А вот пример уже из моей биографии — любителя стрессов и «экстремизмов».
Когда я в 1972 году оказался безнадежно лежачим из-за спондилоартрита (болезнь Бехтерева—Штрюмпеля), передо мной встала проблема, чем заниматься. Жизнь предоставила мне три возможности:
можно было пожалеть о горькой доле и удариться в запой, но это было не по мне, хотя не скрою, мысли о самоубийстве и меня посещали;
можно было лежа в кровати работать над научными статьями и над монографией, которая процентов на 60—80 была уже подготовлена и могла стать моей докторской диссертацией;
можно было, превозмогая боль и слепоту, писать рассказы о бравых геологах — повторить вариант Павки Корчагина.
В конце концов я выбрал способ жизни, медиками не предусмотренный: стал бороться со своей болезнью — не беда, что до сих пор преодолеть ее никому не удавалось. Раньше мозги всегда меня выручали — и в очень опасных ситуациях в «поле», и в науке. Да и чем я, собственно, рискую — помереть на несколько месяцев раньше?
…И жизнь подарила мне еще одну возможность — загнать свою болезнь в угол и активно заниматься тем, что меня интересует, — в частности, литературным трудом. А стрессовых ситуаций, о которых можно рассказать, у меня было столько, что придумывать мне ничего не надо было.
Помню, в начале пятьдесят седьмого нам с приятелем пришлось работать на заброшенном руднике Калангуй в Восточном Забайкалье. Чтобы лучше себе представить законсервированные горные выработки, вспомните «зону» в фильме «Сталкер» — внешне очень похоже. Только там неизвестно, откуда ждать опасность, а здесь понятно: в любую минуту может произойти обвал.
А как его вычислить и как спастись? Недаром там все поголовно, включая начальство, вынуждены были время от времени горно-спасательную тренировку повторять. Мы, двое молодых тренированных парней, за главным геологом едва поспевали, особенно по гезенкам — это такие почти вертикальные узенькие лазы.
Основная наша работа проходила в заброшенном штреке на глубине 252 метра.
И вот однажды нас окликнул горный мастер и предупредил: «Вы, ребята, сегодня еще пару часов можете поработать, но завтра не приходите. Здесь крепление не надежно — надо поправить. А послезавтра можете опять работать».
Но крепильщики туда назавтра войти не смогли, и мы, разумеется, тоже. Через три часа после нашего ухода в штреке произошел обвал, да еще такими глыбами, что любая из них могла прихлопнуть насмерть любого.
В пятьдесят третьем году один из наших отрядов большую часть сезона работал в окрестностях изумительного Умб-озера, что неподалеку от Мурманска.
Этот сезон запомнился множеством редких минералов, которые именно здесь и были впервые открыты, и весьма опасными происшествиями. В нашем маленьком отряде из пяти человек было их хоть отбавляй.
Одно из них произошло с крепким, широкоплечим молчуном Костей. Он если и открывал рот, то в основном для того, чтобы добродушно подтрунивать над моим увлечением минералами. Он был на 5 лет старше меня и, казалось, относился ко всему очень спокойно.
Работа тогда велась на довольно крутом борту ущелья Гакмана. А в горах нельзя, никогда нельзя быть рассеянным. В тот день с утра Костя получил письмо и целый день выглядел каким-то отрешенным. У нас не принято было расспрашивать — захочет, сам расскажет.
И около 5 вечера он сорвался. Он отколол от жилы кусок величиной с кулак, не заметив, что на нем держалась глыба в несколько центнеров. Мы услышали, как он странно закряхтел. Секунды полторы он молча пытался удержать глыбу. Но, конечно, удержать ее было выше его возможностей.
Мы находились всего в нескольких метрах, но ничем помочь ему не могли. Мы только видели момент отчаянной, но безуспешной борьбы. Потом глыба увлекла его вниз и мы услышали подряд два глухих «чмока». Это на узкую площадку метрах в шести ниже по склону упала глыба, а потом и Костя. Все бросились к нему. Он, по счастью, упал на правый бок и был еще в сознании.
— Костя, плюнь!
Слюна была очень красной — значит, не только сломаны ребра, но и отбито легкое. И немедленно, забросив все дела, мы осторожно, только на руках, стали спускать Костю по очень крутому склону ущелья вниз, где уже ждала нас старенькая полуторка. Поехали не в лагерь, а сразу в Кировск, в больницу, так как Костя даже в открытой машине на руках у товарищей стал задыхаться…
Положение было критическое, и тем не менее следовало признать, что Косте повезло сразу по нескольким пунктам: и злополучная глыба упала не на него, а рядом; и упал он не там, где на площадке были крупные остроугольные куски, а там, где была лишь мелкая щебенка; и упал он не на левый, а на правый бок; и в тот вечер машина за нами приехала на час раньше…
От этого удара правое легкое сжалось до комочка меньше кулака, а грудную полость заполнила жидкость, состоящая из крови и лимфы, и в последующие дни — все то же, да еще и с гноем. Раза три в неделю огромным шприцем все это отсасывали, но он все равно временами задыхался и оставался очень и очень слабым.
Близким, конечно, дали тревожную телеграмму. Прилетел отец Константина. И Костя пробыл при смерти 6 недель.
Казалось бы, исходя из учения Селье о вреде стрессов, должен был он проклясть полевую геологию и жить в своем родном тихом Воронеже, но следующей весной я встретил Костю возле того же Института минералогии редких элементов. Он опять приехал устраиваться в полевую партию. На заработки. А заодно и в поисках стрессов.
Сергей Бородин