Представим себе диалог взрослого сына и пожилого отца. Оба немного раздражены: сын — больше, отец — меньше. Их разделяет тридцать лет жизненного опыта. Речь идет о работе сына, о его перспективах. Отцу кажется, что его не понимают. Сыну кажется, что его не могут понять
Времена меняются. Если они меняются всерьез, то опыт отцов почти или даже целиком неприменим в новых условиях. Как лагерный опыт на воле или военный в мирной жизни. Если же меняется только антураж, фон — нужно его отшелушить и увидеть существо ситуации.
На первый взгляд, перемены глубоки. Поколение назад абитуриент вуза знал, что через пять лет выйдет с дипломом в практически не изменившийся мир. Ему была гарантирована работа по специальности. Ставки настолько мало варьировались, что на это можно было не обращать внимания. Неизменные цены давали возможность планировать семейный бюджет на годы вперед. Казалось, что можно вписать целую жизнь в заранее заготовленную рамку.
А теперь мир стал очень изменчивым. Разрушено профессиональное иго: из двух узких специалистов преуспеет тот, кто быстрее сумеет забыть о своей специализации. Потом, при случае, может быть, придется и вспомнить. Совсем необязательно учиться пять лет подряд, зато целесообразно понемногу доучиваться, овладевать ценными навыками. Редкий трудоспособный гражданин может уверенно сказать, где он будет работать через год. Я уж не говорю о разбросе зарплат.
Это не антураж. Антураж — факсы, модемы, интернет. Стратегия и тактика стабильной эпохи не действенны в эпоху мобильную. Тогда исключением был человек, свернувший с колеи. Инженер, подавшийся в лесники. Сейчас исключение — человек, оставшийся в колее. Инженер, продолжающий работать инженером.
Перемены, на первый взгляд, кардинальные. Но это только на первый взгляд.
Допустим, отец не разбирается в технических новшествах. Зато владеет базовыми истинами, над которыми время не властно. Исходя из них, он может задать сыну следующие десять вопросов:
— С удовольствием ли ты идешь на работу?
— Доставляет ли она тебе удовлетворение сама по себе?
— Приятно ли тебе там общаться с теми, с кем ты постоянно общаешься?
— Нужна ли твоя работа людям?
— Сильно ли она тебя утомляет?
— Можешь ли ты при необходимости отлучиться — на час, на день?
— Сможешь ли ты, если вдруг там не сложится, быстро найти другое аналогичное место?
— Какие там перспективы?
— Об этом ли ты мечтал в юности?
— Если бы ты вдруг получил миллион долларов, ты остался бы на этой работе?
Можно задать и двадцать, и тридцать вопросов; количество неважно, важен характер беседы. В этом разговоре отец и сын заведомо обретают общий язык и делают неожиданные открытия: во-первых, не так-то много изменилось; во-вторых, и тридцать лет назад все было стабильно, но вовсе не однородно. Существовали как очень хорошие, так и очень плохие работы. И критерии оценки не могут меняться, потому что они коренятся в психологии и чуть ли не в физиологии человека, а она по большому счету не меняется.
Примеры? Пожалуйста.
Я много раз наблюдал, как человек трудится в дискомфортных условиях и крайне дорожит этой работой, потому что за нее хорошо платят и равноценной альтернативы у него нет. Отношения в коллективе у него напряженные, свободы — никакой, потому что он гораздо больше нуждается в этой работе, чем эта работа в нем. Вообще говоря, у него творческая профессия, но без свободы творчество невозможно и он сам добровольно низвел себя до исполнителя, чтобы никого не раздражать. Но исполнителя можно найти и за меньшие деньги.
Этот человек мог бы устроиться на другую работу. Да, получал бы он меньше. Но работал бы с симпатичными ему людьми, или ближе к дому, или не каждый день. Он не дорожил бы так болезненно этой новой работой. Говоря иначе, не терял бы лица. Но все это кажется нашему герою абстрактными рассуждениями, материальна же разница в зарплате. Тем более если он человек семейный. Или мать, в одиночку воспитывающая ребенка. Ежедневная жертва, ежедневный подвиг…
Довольно скоро подвиг прекращается по инициативе самого места работы, потому что дискомфорт — он для всех дискомфорт. Причина поражения в том, что человек посчитал несущественным как раз самое существенное.
Еще одна подмеченная мной ошибка — уверенность в том, что быстро меняющийся мир вынуждает каждого из нас быстро меняться. Четверть века назад в жестко структурированном обществе было так. Хочешь стать маршалом — поступай в военную академию, академиком — в аспирантуру. Хочешь снять лучший в мире фильм — иди во ВГИК. А вот хочешь устроить грандиозное шоу или открыть свой театр — непонятно. Очевидно, что новое время и новые обстоятельства больше подходят для реализации индивидуальных проектов, будь то некий путь самосовершенствования или социальная инициатива. В податливой, пластичной реальности заметного успеха добиваются как раз жесткие и неподатливые люди, чьи цели остаются стабильными годы и десятилетия. А внимающие конъюнктуре, не планирующие надолго вперед способны лишь урвать понемногу там и сям, удержаться на плаву, описать за пятнадцать лет корявую дугу и оказаться примерно там, где начинали.
Отцам нелегко признать возможность реализации самой смелой мечты. Как это — ты снимешь фильм без образования и денег? Невозможно. Займешься бизнесом? Обязательно прогоришь. Поедешь работать за границу? Да кому ты там нужен? Это запугивание неудачей приводит к тому, что послушный сын всю жизнь будет жалеть об упущенном шансе. А ведь время от времени мечты осуществляются. Иногда даже без видимых предпосылок. Да и спектр возможностей за последние десять лет существенно расширился.
Разговор между отцом и сыном продолжается. Да, не всякий опыт отца применим сегодня. Но взаимопонимание необходимо и принципиально возможно. И счастливы те, кому удается прислушаться к словам поживших, опытных людей и сделать из них свои выводы. Другое дело, что и для этого нужны собственный опыт и мудрость.
Но так было всегда.
Леонид Костюков