Умом Россию не понять. Это подтверждают и демографы. Вскоре после окончания Великой Отечественной войны, унесшей десятки миллионов людей, рождаемость, а с ней и продолжительность жизни в нашей стране стали быстро расти. Уже в 1960 году средняя продолжительность предстоящей жизни (ее подсчитывают для только что родившихся младенцев) равнялась 72 годам у мужчин и 76 годам у женщин. Спустя пять лет у мужчин она не изменилась, а у женщин выросла на два года. Пропагандисты радостно сообщали о том, что социализм с его неоспоримыми преимуществами обеспечивает бурный рост рождаемости и приближает полную победу над болезнями.
Тут же были составлены прогнозы, согласно которым к 1985 году средняя продолжительность жизни мужчин возрастет до 73 лет, а женщин — до 77 лет. Согласно тому же прогнозу, к 2000 году мужчины будут жить в среднем 77 лет, а женщины — 80 лет.
Однако уже в 1970 году, вопреки преимуществам социализма, продолжительность жизни мужчин у нас резко снизилась — до 64 лет, а женщин — до 74 лет.
Это была первая демографическая неожиданность, которую объяснить было нелегко. На всякий случай крамольные цифры стали засекречивать, тем более что по этим важнейшим показателям мы вдруг оказались позади всех цивилизованных стран.
Действительно, как объяснить этот странный и неожиданный спад? Ведь самые страшные, трагические события — сталинский террор, война, послевоенный голод — были позади. Пришло время относительной экономической стабильности, когда все получали зарплату, на которую можно было
Дальше стало еще хуже: если в 1975 году на каждую тысячу человек у нас в стране приходилось 17,7 рождений и 9,3 смертей, то спустя пять лет число новорожденных уменьшилось до 15,9, а умерших увеличилось до 11.
Динамику изменения по годам рождаемости, смертности, а также естественного прироста населения России наглядно демонстрирует график, составленный профессором Гундаровым. Согласно этому графику, рождаемость у нас, начиная с 1986 года, стала резко сокращаться, а смертность увеличиваться. Но все-таки рождаемость превышала смертность, и нас поэтому становилось больше. В 1992 году две эти кривые пересекаются, рождаемость и смертность поменялись местами и началась естественная убыль населения России. Профессор Гундаров назвал это пересечение демографическим крестом России.
Я давно слежу за работами Игоря Алексеевича Гундарова, не раз беседовал с ним и убедился в чрезвычайно пессимистическом его взгляде на наши демографические процессы, особенно на те, которые он объяснить не может.
Вот, к примеру, с 1986 по 1999 год вдвое сократилась рождаемость. Можно сказать, что за эти 13 лет наши женщины не родили 8 миллионов детишек, которые должны были бы появиться на свет, если бы с рождаемостью все обстояло так, как до 1986 года. Почему произошло такое? Количество абортов за эти годы сократилось на треть, употребление противозачаточных средств возросло не очень, медики создали методику «зачатия детей в пробирке». И тем не менее 8 миллионов не родились. Профессор Гундаров пытается объяснить это некоей непонятной «насильственной демографической деградацией».
Профессор Акопян связывает резкие всплески рождаемости с усилением агрессивности во внешней и внутренней политике, с гражданскими войнами и революциями. В России в эпоху Петра Великого (это конец XVII — начало XVIII века) жили 13 миллионов человек. За три столетия бурного развития и экспансии население увеличилось более чем в десять раз. Были периоды, когда каждая русская женщина в среднем рожала по 8-10 детей. По подсчетам профессора Акопяна, при средней рождаемости три ребенка на одну женщину в регионе можно ожидать начала гражданских волнений и войн. Такие выкладки трудно объяснить с привычных для нас позиций классовой борьбы и развития производительных сил, но закономерности здесь несомненны. Это подтверждает и демографическая ситуация во многих странах Европы, где естественный прирост населения стал отрицательным примерно тогда же, когда и у нас, — в 1992-1993 годах. Правда, масштабы у них поменьше наших.
И тем не менее меня лично не до конца убеждает позиция профессора Акопяна, особенно ее несомненная фатальность. Я уверен, например, что государство наше далеко еще не исчерпало социальных мер поощрения рождаемости. Нет сомнения: станем богаче — охотнее будем рожать. А пока что воспитание ребенка, детская одежда, детское питание — это большие деньги, которые есть не у всех, кто хотел бы и мог бы обзавестись ребенком или еще одним ребенком.
Я уже не говорю об увеличении продолжительности жизни. В этом отношении возможности у государства и у каждого из нас еще больше, чем для увеличения рождаемости.
Мне симпатичен подход директора Центра профилактической медицины профессора Рафаэля Оганова. Он, конечно, согласен с тем, что чем люди зажиточнее, тем больше у них шансов не болеть и жить долго. Но вместе с тем известно немало примеров, когда рост благосостояния сопровождался бурным всплеском сердечно-сосудистых заболеваний, а эти болезни — основная причина смертности в современном мире. В России от инфаркта и инсульта, самых опасных проявлений патологии сердца и сосудов, ежегодно умирает около одного миллиона человек. Это гораздо больше, чем в Европе и Америке.
Поразительно, но наша едва ли не катастрофическая ситуация со смертностью от болезней сердца и сосудов не имеет никакого отношения к экономическому положению в стране. Да, многие живут на грани или за гранью бедности, хорошие лекарства безумно дороги, питание скудное. Но вспомним основные факто ры риска смерти от сердечно-сосудистых заболеваний: курение, излишний вес, избыточный алкоголь, малая двигательная активность. Что, бросить курить стоит больших денег? Наоборот, это экономия. Что, переход с подорожавшего мяса на не очень дорогие овощи подрывает здоровье? Нет, конечно. Что, меньше пить убыточно? А какие экономические кризисы мешают ходить пешком, делать зарядку, бегать?
Это точка зрения профессора Оганова, и с ней трудно не согласиться. Его вопросы адресованы каждому из нас, потому что каждому в большей или меньшей степени угрожают эти и другие факторы риска.
Но и профессор Оганов, упрекая нас самих в наших бедах, тоже не дает удовлетворительного объяснения тайне демографического креста.
Не возьму и я на себя смелость дать исчерпывающий ответ на эту загадку. Попробую лишь высказать свою версию. Может быть, дело в нашей ментальности, в особом состоянии души нашего народа? Мне кажется, мы отличаемся обостренной душевной впечатлительностью, нас больше, чем других, задевает то, что происходит вне стен своего дома, для нас очень важны понятия справедливости. Такими уж мы получились.
Мы близко к сердцу принимаем то, что кого-то оставляет равнодушным. Настолько близко, что сердце порой не выдерживает.
При Сталине нам твердили о счастливой жизни. Мы пели бодрые песни. Не имея представления об истинном положении вещей, большинство ощущало духовный подъем. Несмотря на трудности и беды, рождалось много детей, смертность отступала. Хрущевская оттепель добавила энтузиазма. Тенденция увеличения продолжительности жизни нарастала.
Разочарования пришли с брежневским застоем. От энтузиазма не осталось и следа. Цинизм той эпохи стал для людей страшным стрессом. Горбачевская перестройка поначалу вселила немалые надежды, довольно скоро сменившиеся разочарованием. Ельцинские реформы потрясли не только экономику, но все представления о справедливости. Совершенно угнетающе на психику людей действовали пресса и особенно телевидение. Журналисты, словно состязаясь друг с другом, пугали людей кровью, трупами, истинными и ложными разоблачениями, прогнозами один мрачнее другого. К этому можно добавить и агрессивную, навязчивую, раздражающую телерекламу, которая, по мнению врачей, оказывает губительное воздействие на психику, особенно детей и пожилых.
Мне могут возразить: неужели засекреченная правда лучше правды произнесенной? Нет, конечно. Но, говоря правду, надо щадить нервы и психику людей. К сожалению, слишком многих журналистов не приучили к ответственности и уважению к людям. Как бы то ни было, но дестабилизация общественной жизни и общественного сознания привела к массовой психической дестабилизации, к тяжелому и долгому стрессу, который, на мой взгляд, и стал основной причиной демографической катастрофы.
Боюсь быть пророком, но мне кажется, что грядут новые времена: придет экономическая стабильность, наступит конец информационному безумству. Мы успокоимся, а вслед за этим нормализуются и демографические процессы. Очень хочется в это верить.
Стив Шенкман 2000 г.