Арнольд Шварценеггер - о себе, о культуризме, о Голливуде и о семье

О насилии

Всю свою жизнь я смотрел фильмы с убийствами, но это, конечно, на мне не отразилось. То, что вы видите на экране, само по себе не делает из человека убийцу.

Если бы я думал, что насилие на экране приносит людям вред, я бы никогда не снимался в таких картинах. Я считаю, что мои фильмы не вредят людям.

В одном из моих фильмов «Бегущий» значительно меньше убийств и крови, чем в прежних. Камеры сфокусиро­ваны на лицах, обнажая страх и напряже­ние. Одним людям нравятся любовные истории, другим — исторические фильмы, третьи любят психологические драмы. А есть и такая категория зрителей, которые идут в кино, чтобы посмотреть фильмы с напряженной интригой, с борьбой, с эле­ментами насилия. Есть фильмы для взро­слых и фильмы для детей. От родителей зависит, какие фильмы смотрят их дети. Правда, ограничить детей нелегко. Вспо­минаю, когда мой отец говорил мне: «Этот фильм ты не должен смотреть», я бежал в кинотеатр в два раза быстрее. Могу признать, что фильм нравился мне тем больше, чем больше он не нравился моему отцу. Это естественно: запретный плод сладок.

Мои герои учат защищать себя, быть сильными, добрыми, полагаться только на себя в любых ситуациях. Посмотрите, сколько убийств происходило на свете. Президентов убивали еще до Кеннеди, когда не было ни радио, ни телевидения. Легче обвинить кинематограф, чем самих себя. Кроме того, фильмы часто отра­жают то, что происходит в обществе, и, может быть, это тоже в какой-то мере помогает обществу, потому что застав­ляет людей осознать, что может с ними произойти, если они кого-нибудь убьют.

О роли женщины

В большинстве фильмов сюжет строится вокруг женщины, женская роль написана так, чтобы привести интригу в действие. Но когда женщину, как это делает Голливуд, используют, как объект секса, я не хочу быть участником этого. Если женщина всего лишь символ, я не снимаюсь. А вот в «Терминаторе» жен­щина — главный персонаж, и сюжет рас­кручивается вокруг нее. Тогда все хоро­шо. Женщина становится героем. Если женщину используют только для секса, мне это не нравится.

О культуризме

Думаю, что именно я сделал культу­ризм спортом. Это началось в середине 70-х, когда, став чемпионом мира, стал его рекламировать. Раньше культуристы говорили, что они едят по два фунта мяса и 30 яиц в день, что им приходится спать по 12 часов, что они не занимаются сек­сом и т. п. И я сказал тогда: «Кто, черт побери, захочет так жить?»

Во-первых, это все не соответствует действительности, а во-вторых, если вы хотите, чтобы люди занялись той или иной деятельностью, вы должны сделать так, чтобы она не вызывала отрицатель­ных эмоций.

Я говорил о диете, но я также говорил, что порой ем пирожное и мороженое. Я говорил, что иногда провожу ночи вне дома, что не отказываю себе в сексе и, случается, делаю все то, что не должен был бы делать. Я говорил, что достаточно тренироваться три раза в неделю по 45 минут или по часу, чтобы обрести отлич­ную форму.

В течение многих лет говорили, что женщин не интересуют мужчины с разви­тыми мускулами. Но это только разгово­ры. В действительности все обстоит ина­че. У меня никогда не было ощущения, что я не нравлюсь женщинам, не было такого чувства и у моих друзей. Никто ни разу не пожаловался мне, что, поскольку у него развитые мускулы, ни одна женщина не хочет спать с ним. Я думаю, что все эти разговоры исходили от тех мужчин, кото­рые чувствовали себя ущербными рядом с культуристами.

Сейчас каждый мужчина принадлежит к какому-нибудь  спортивному клубу. Люди регулируют свой вес. С тех пор, как я приехал в Америку и по сей день, число гимнастических залов увеличилось с 2500 до 30 тысяч, созданы тысячи клубов.

Мне было пятнадцать лет, когда я решил пойти в атлетический клуб. Это было в Австрии, и это было первое реше­ние, которое я принял без согласования с родителями. Я вырос в семье строгих пра; вил. Отец хотел, чтобы я стал классным футболистом, чемпионом, так как я в то время играл в футбол. Поэтому то, что я вступил в атлетический клуб, принесло мне чувство независимости.

Многое в культуризме в то время вос­принималось неправильно. Я понял, что люди невежественны в этой области. Сейчас культуризм, конечно, популярный вид спорта в Австрии, и все им занимают­ся. Я просто опередил свое время. Опере­жая свое время, всегда встречаешь сопротивление.

Но сопротивление — очень полезная вещь. Оно делает из вас борца. Если все в жизни дается легко, человек становится размазней, и поэтому мне повезло, что я рос в трудных условиях. Это было после­военное время, не хватало еды, денег. Все эти трудности и сделали меня бор­цом.

Мне очень нравилось поднимать тяже­сти. Будучи совсем юным, я тренировался с парнями, которые добились высоких результатов. Это давало мне большой импульс для тренировок. Обычно с такого высокого уровня не начинают. Работать с ними, вместе участвовать в соревновани­ях, становиться все сильнее и мускули­стее, а затем стать чемпионом по подня­тию тяжестей — все это мне очень подхо­дило.

У каждого человека есть нечто, что может дать ему радость. Нужно только не упустить шанс, пробуя различные вариан­ты. Некоторые так никогда и не пересту­пают рутинный маршрут нашей жизни: школа, потом работа с восьми до пяти — и не остается времени ни на что другое, потому что вы устали. Мне повезло, что я нашел то, что приносит мне настоящее удовольствие. Я связал с этим свою жизнь, боролся и много работал. Это при­несло мне независимость.

В культуризме вы не являетесь частью команды. Вы учитесь полагаться только на себя. Для маня это всегда много значи­ло. Я никогда не любил никого ни о чем просить, хотя мне много помогали. Каждому нужна помощь, но для меня всегда было труднее просить, чем давать. Я всегда хотел все делать сам.

О Голливуде

Я достаточно натерпелся в Голливу­де. Мой акцент, фигура, длинная фами­лия — все это осложняло мою жизнь до тех пор, пока я не осознал необходимость утвердить свое собственное положение, чтобы никто не мог со мной конкуриро­вать.

Как, например, это сделали черноко­жие актеры Билл Косби и Эдди Мэрфи. Они создали образы, к которым никто не смеет прикоснуться. Студии не могут сде­лать с ними то же, что они сделали с Мэрилин Монро и Джейн Мэнсфилд много лет назад. «Если мы не можем заполу­чить ее, возьмем другую. Она тоже блон­динка, у нее тоже красивая грудь и кра­сивое тело». Если кому-то  не нравился сценарий, они находили другого. Вот об этом история Джейн Мэнсфилд.

Я понял, что нужно создать свой образ. И они будут вынуждены прийти к вам, потому что у вас есть то, что им нуж­но. Потому что вы стабильны и ваши фильмы всегда приносят деньги продю­серу и студии.

Мы все принадлежим к какому-то  типажу. Если нужен чернокожий актер для фильма, то каким бы замечательным актером вы ни были, если у вас белый цвет кожи, вас не возьмут. Даже, если вы Дастин Хоффман. И если им нужен кто-то  с самой заурядной внешностью для «Кра­мер против Крамера», они не возьмут Сильвестра Сталлоне и не возьмут меня, потому что мы не выглядим так, как надо для этого фильма.

В приключенческих фильмах, когда вы все время в действии, не всегда воз­можно показывать свои чувства. Я думаю, что большинству людей это нра­вится. Им хочется иметь возможность следить за развитием сюжета и разру­шать то, что они хотят разрушить. Поэтому они идут на эти фильмы.

Человек думает: «Я не доволен пар­нем с соседней улицы или своим боссом. Я хотел бы расправиться с ним. Я хотел бы быть хладнокровным, чтобы меня ничто не волновало». Когда такой чело­век смотрит фильмы, он думает, как будет выходить из различных ситуаций с такой же легкостью, борясь и оставаясь при этом невозмутимым.

Продюсеры приглашают меня для съе­мок, потому что я неординарен. Если вы в кино совершаете героические поступки, вы не можете выглядеть как мокрая кры­са. Вы Должны соответствовать образу, а это и есть типаж.

По поводу семьи

Когда я был молодым, я хотел делать то, что делал мой отец — быть военным, или полицейским, или служить в жандар­мерии. Будучи ребенком, я часто надевал отцовскую форму. Правда, при этом вся­кий раз приходилось вставать на табурет­ку, потому что шинель была для меня слишком длинна. Я надевал фуражку и все остальное, что полагалось. Это была моя первая мечта.

Мой брат погиб в автомобильной ката­строфе в 1971 году, когда ему исполни­лось 24 года, а мне было 23. До сих пор я думаю об этом.

Его сын Патрик приехал ко мне в Аме­рику. Он окончил школу и хочет изучать в Америке бизнес.

Мы были очень близки с братом. Вся семья наша вообще была дружная, но в то же время в доме царил и соревнователь­ный дух — в спорте, в школе, потому что у нас с братом была очень маленькая раз­ница в возрасте.

Большое влияние на меня оказал отец. Больше, чем я это осознавал в молодости. Мы проводили много времени вместе. Я рос в то время, когда институт семьи ценился высоко. Мы должны были вместе обедать, завтракать и ужинать, и мы становились в большей степени про­дуктом воспитания своих родителей, чем внешней среды.

Сегодня женщины работают и отдают своих детей няням или школе. В семье уже нет той спаянности, ребенок не ощу­щает близости родителей, так как редко их видит.

Мой отец был музыкантом. Он пытался привить мне любовь к классичес­кой музыке, но меня это тогда не интере­совало.

Каждое воскресенье у нас что-то  происходило. Мы выезжали в город и зна­комились с его архитектурой, либо играли сами, либо слушали как отец играет в своем оркестре полиции. А на другой день мы должны были обо всем этом написать сочинение. Он всегда на этом настаивал. Затем он исправлял наши ошибки, делал пометки красным карандашом. «Это предложение не имеет смысла, а это неправда. Мы туда не ходили, мы не видели этой выставки. Ты сделал ошибку в этом слове. Напиши это слово 50 раз».

Когда мне было 19, я был в Мюнхене. Я писал оттуда письма отцу, а он говорил: «Почему ты пишешь такими крупными буквами. Ты что, не хочешь написать побольше?..» А я отвечал: «У меня такой почерк». И так было всегда: исправление ошибок, стиля и т. п. Таков был мой отец. Тогда я думал, что мой отец неправ, но когда вам исполняется 25 или 30 и вы оглядываетесь назад, вы говорите: «Черт побери! Все, что мне сейчас нравится, это как раз то, чему меня учил отец».

Я родился через два года после вой­ны. В Австрии не хватало еды. Маме при­ходилось ходить по деревням в поисках сахара и какой-нибудь еды. Родители могли предоставить нам только кров и свою любовь. Я. вырос в доме без телеви­зора, телефона, без ванной комнаты. Это был маленький мирок, а у меня были большие мечты и цели. Как они пришли мне в голову, не знаю. У меня всегда было богатое воображение, и я всегда следо­вал ему, а не просто мечтал. Я сделал свои мечты реальностью.

Мой отец умер в декабре 1972 года. Я был тогда в Америке, у меня была травма ноги. И я не смог поехать на похороны. Это было ужасно. Когда родители вкла­дывают много сил в формирование вашей личности, вы можете им отплатить, пока­зав, что то, что они для вас сделали, не было напрасно.

Моя мать тоже сыграла важную роль в моей жизни. Я привожу ее в Америку каждый год на два месяца, и мы часто проводим вместе Рождество и Новый год. Она нередко присутствует на съемках.

Мама считает, что я помешан на рабо­те. Вы должны учесть, что она из Граца, маленького   австрийского   городка,   где люди сидят в кафе — одна чашка кофе растягивается на два часа — и болтают. А когда она приезжает ко мне в Калифор­нию и встает в восемь часов утра — вре­мя, когда я возвращаюсь домой с трени­ровки, она спрашивает: «Почему так рано? Почему без завтрака?» И я отве­чаю: «Нет, тренироваться нужно до зав­трака». — «Это хорошо для здоровья?» — спрашивает она.

Затем начинаются звонки, я завтра­каю и обсуждаю дела. После этого иду в свой офис, а потом продолжаю работать дома. Когда у меня выдается свободный час, я играю в теннис у себя на корте, или иду в парк покататься на лошади, или езжу на мотоцикле. Моя мама очень бес­покоится, что я так занят, но гордится мной, как настоящая австрийская мать.

Карьера и деньги

Мне нравится зарабатывать деньги, потому что я знаю, что с ними делать и во что вкладывать. И я охотно плачу подо­ходный налог, потому что знаю, что все, что я отдал правительству, оно мне вер­нет.

Я не люблю вдаваться в финансовые вопросы. Это вызывает у людей зависть.

Мои заработки не стабильны, но можно сказать, что они увеличиваются ежегодно. Скажем, за последний фильм я получил 6 млн. долларов. После этого я получил предложение от фирмы «Фокс» на 8 млн. долларов, затеи от Кейта Бариша, который делал «Бегущего», на 50 млн. долларов за пять картин. Я не принял его, потому что это еще не предел. Самое важное, чтобы сам проект был хороший. Тогда они все придут ко мне с деньгами. «Фокс» хочет, чтобы я сделал новые варианты фильмов «Коммандос» и «Хищ­ник», а затем фильм о тюрьме. В кино можно делать громадные деньги: «Фокс», например, заработал на «Хищнике» более 70 млн. долларов.

Я имел в своей собственности жилые дома и административные здания еще до того, как сделал свой первый фильм. И это помогло мне в моей карьере. В самом начале, когда ко мне подходили и говори­ли: «У меня есть для тебя роль водителя грузовика. Ты появишься в фильме на 10 мин, нам очень нужна твоя фигура», я мог позволить себе сказать «Нет!», потому что мне не нужны были их 20 тыс. долла­ров. Я думал о настоящей карьере.

Впервые приехав из Австрии в Амери­ку, я начал брать уроки. У меня не было студенческой визы, поэтому я мог посе­щать в одном учебном заведении не более двух курсов. Это означало, что биз­нес я изучал в колледже Санта-Моники, а искусство в Вест-Колледже Лос-Андже­леса. Мне приходилось успевать всюду.

Затем я составил программу для спе­циального курса в университете штата Висконсин. Я представил все документы о прослушивании предметов в вышеупомянутых колледжах, и мне понадобилось доедать только десять предметов для попучения диплома. В целом я проучился шесть лет.

Для занятий бизнесом необходимо особое чутье. Вы должны с этим родить­ся. С развитым интересом к бизнесу вы захотите поработать самостоятельно.

Мой бизнес — это почтовые заказы маек и сувениров для детей, ремней с моей фотографией, игрушек, спортивных сумок. Цена такая, что любой ребенок может все это купить. Мы никогда не ждали от этого бизнеса большой прибыли — только необходимой суммы на содер­жание офиса.

Мы проводим конкурсы «Мистер Олимпия» и «Мистер Вселенная» в Колумбии, штат Огайо, который стал центром культуризма. Сейчас я не уча­ствую в соревнованиях, потому что у меня нет ни времени, ни интереса. Но я люблю спорт и стремлюсь поддержать молодых. Мы зарабатываем кучу денег и имеем воз­можность давать наличными большие призовые суммы.

Семья

Когда я впервые приехал в Америку, я подумал, что должен жениться на женщи­не, которая будет заботиться обо мне, готовить мне, заниматься домом, как это делала моя мать. Так было заведено в нашем доме, и я хотел, чтобы у меня было так же.

Занимаясь культуризмом, я встречал женщин, которые также хотели заниматься этим видом спорта, но к ним отно­сились как к людям второго сорта. Я чув­ствовал, что это несправедливо. И решил помочь женщинам заниматься культуриз­мом, хотя я сам не люблю женщин с мощ­ными мускулами. Но я оценил их устрем­ленность. Спорт— не только для мужчин, он для всех.

Когда я встретил Марию, я понял, что она особенная женщина, хотя наши отно­шения и развивались очень медленно. Оглядываясь назад, я могу сказать, что с каждым годом я любил ее все сильнее. Я не спешил жениться в 25 или в 30 лет. И это было правильно, потому что я был не готов к этому шагу. Я женился в 39 лет. Я знал, что Мария мне подходит, и она дала мне величайшее счастье.

До того, как мы поженились, мы с Марией жили отдельно. Так было лучше. Мария воспитывалась в строгой католи­ческой семье. Она— из клана Кеннеди. И я не хотел, чтобы о ней писали, что она живет в грехе. Я не думал о себе. Хотя я тоже католик, меня это не заботит.

У Марии прекрасное чувство юмора, и она смеется над моей педантичностью. Как только я снимаю свитер, я должен его немедленно повесить. Когда я снимаю белье для стирки, я кладу его в опреде­ленное место. Я большой аккуратист, и, поскольку долго был холостяком, у меня выработались определенные привычки. Моя мама была чистюлей до фанатичности. И мое отношение к одежде и вещам значительно более бережное, чем у Марии. Прежде я ничего не имел. Поэтому я особенно забочусь о том, что у меня есть теперь.

Например, если мы отправляемся играть в футбол, я надеваю пятидолларо­вую рубашку. Вы понимаете: приходится падать, валяться в траве. Мария без колебаний надевает для этого тонкий кашмировый свитер. Я поражаюсь, как спокойно она надевает свитер, который стоит 400 долларов, чтобы поиграть в теннис, футбол. Я бы так не смог.

Она знает, что я люблю домашнюю работу. Люблю стирать, готовить для себя или пылесосить квартиру. Я на самом деле получаю от этого удовольствие. Когда мы обедаем дома, я сам мою посу­ду. Если оставить ее в мойке, она засох­нет. Это мой опыт из жизни холостяка.

Я умею реализовывать свои мечты. У меня очень сильное воображение. Когда я тренировался, я видел свое тело как бы со стороны, знал, как оно должно выгля­деть, и делал упражнения в соответствии с тем, что знал. Многие считают, что все мои победы связаны именно с этим. И сей­час в моем воображении мое будущее и будущее всего человечества представля­ется стабильным и надежным. Думаю, что всем нам не следует особо волноваться.

Все будет о'кей!

Инт. 1995 г.